Чечня. Часть IIChechnya. Part II29 сентября 2007 September 29, 2007 ГрозныйGroznyНа карте мира MapОт границы с Дагестаном до въезда в город никаких гор нет — сплошная выгоревшая степь. Въезд в Грозный напоминает по новодельности и безликости что-то среднее между теми же Эмиратами и каким-нибудь Шарм-эль-Шейхом. Никакого блок-поста нет (есть зато с другого конца города). There are no mountains between the Dagestani border and the city—it’s all scorched steppe. The nondescript, modern replica-like appearance of the entrance to Grozny resembles a cross between the aforementioned Emirates and someplace like Sharm el-Sheikh. There’s no checkpoint here (but there is one on the other end of the city).  Вдоль широких проспектов стоят невероятно ровные и аккуратные дома. Даже в Москве такое не часто встретишь — все рамы одинаковые, лоджии не застеклены каждая по-своему. The broad avenues are lined with incredibly neat and orderly buildings. This isn’t something you see very often even in Moscow: all the window frames are the same, the balconies aren’t glassed in each in its own manner.  Площади оформлены монументами. Например: штыки времен революции, с трех сторон фотопортреты отца, сына, святого духа. Выше — кухонные часы. Над ними — земной шар с чашками, которые ловят ветер и заставляют шар крутиться. The squares are decorated with monuments. For instance: revolution-era bayonets, photo portraits of the father, son and holy ghost on three sides, a kitchen clock above them, and a globe with bowls that catch the wind and make it spin at the very top.  Если граффити, то — официальное, про 100 дней созидания (имеются в виду первые сто дней президентства Кадырова-младшего). If there’s any graffiti, it’s official graffiti about the 100 days of creation (meaning the first hundred days of the presidency of Kadyrov Jr.).  Outcomes: 100 days of creation Хинди-руси бхай-бхай. Hindi-Rusi bhai bhai.  Грозненский светофор. A Grozny traffic light.  Это площадь Минутка, о которой столько говорили в репортажах. Непонятно, о чем столько разговоров — просто обыкновенная асфальтированная территория. This is Minutka Square, which was all over the news at one point. I’m not sure what all the fuss was about—it’s just an ordinary paved area.  Кстати, первым оператором сотовой связи в Чечне стал «Мегафон-Кавказ». Поэтому в речи комбинация «8 928» не произносится. Говорят так: «Мой телефон — Мегафон-123-45-67». И еще на Кавказе мобильный телефон используется помимо разговоров для просмотра и передачи видео. Любое событие снимается на телефон и к вечеру ролик уже у всех в карманах. By the way, Megafon-Caucasus was the first mobile service provider to start operating in Chechnya. For this reason, the area code “8 928” is never pronounced. People say, “My number is Megafon-123-4567.” Also, in the Caucasus, cell phones are used not just for calls, but also for watching and sharing videos. Every event is recorded on someone’s phone, and by evening everybody has the clip in their pockets. — О, хочешь видео, где боевик с головой отрезанной и сигаретой в зубах? Включи блютус, — водитель скидывает файл. “Oh, wanna see a video of an insurgent with his head cut off and a cigarette in his teeth? Turn on your Bluetooth.” The driver sends me the file. В городе еще не все разрушенные здания отреставрированы. Их, совершенно как в КНДР, закрывают заборами, чтобы не было видно с дороги. Not all the destroyed buildings in the city have been restored so far. The ones that haven’t are hidden from view with fences, exactly like in the DPRK.  Можно проехать по центру, не заподозрив даже, что где-то тут могли стрелять. You can drive through downtown without ever suspecting that there could have been shooting here once.  Впрочем, ровно в эту секунду раздалась автоматная очередь. Then again, I might have to take that back—a burst of gunfire rang out that very second. — Наверное, свадьба где-то, — заметил водитель. “Must be a wedding somewhere,” commented the driver. Обычная жизнь кавказской республики. Normal everyday life in a Caucasian republic.  Chechen lotto. Grand prize Мирные дворики. Peaceful courtyards.  Было велено все восстановить, но витринных стекол в стиле 60-х не нашлось пока. Да и непонятно, что выставлять — дом-то жилой давно. The order was to restore everything, but they haven’t yet managed to track down any 1960s-style display window glass. And it’s unclear what to display behind it anyway—the building has long since become residential.  Тра-та-та-тах! Rat-tat-tat-tat!  The residents of this building are competing for excellent sanitary conditions in the courtyard and the designation of Exemplary Building Бух! Pow!  Бух! Бух! Pow Pow!  Ебани-ка по чехам, Василич! Blast those hajis to fucking pieces, buddy!  Фиууууу… бджь! Peeeeooow... Boosh!  Пу-пу-пу-пух! Тиу-тиу! Fup-fup-fup-fup! Peow peow!  Ба-дах! Ka-boom!  Мы в восстановленном Грозном. Это ведь всего лишь дело техники — повернуть камеру чуть правее или чуть левее. We’re in the rebuilt Grozny. It’s just a matter of technique: turn the camera a little to the left or to the right.  В новостях предпочитают избегать постапокалиптических пейзажей. Типа блок-поста на въезде в город, оборудованного на месте бывшего Грозненского пассажирского автопредприятия с космонавтами на торце и бойницами в замурованных оконных проемах по периметру. News reports try to avoid showing any post-apocalyptic scenery. Like this checkpoint at the entrance to the city, set up on the site of the former Grozny Passenger Car Company, with cosmonauts on the side of the building and gun ports in the bricked-up windows around the perimeter.  В кварталах Ленинского района течет неофициальная жизнь. Unofficial life carries on in the neighborhoods of the Leninsky District.  Здесь бегают дети, не знающие русского. The children running around here don’t speak any Russian.  Здесь заселяют любое помещение, если оно состоит из пола, потолка и хотя бы нескольких стен. People will move into any space here as long as it has a floor, a ceiling, and at least a few walls.  И красят снаружи белой краской, чтобы была иллюзия мирной жизни. And they paint it white on the outside to create the illusion of peaceful life.  В принципе, тут сейчас мирная жизнь и есть. Новых домов почти не видно, восстанавливают старые. Процесс напоминает гримирование трупа после автокатастрофы. В одной части сломаны перегородки, в другой уже поставили новые стеклопакеты. Technically speaking, life is indeed peaceful here now. There are almost no new buildings to be seen, they’re restoring the old ones. The process resembles applying makeup to a corpse after a car accident. One part has broken partition walls; another already has new window units installed.  Человеку с фотоаппаратом гораздо спокойнее, чем без. Потому что все думают, что ты из очередного проектного института — снимаешь, чтобы восстановить. Некоторые спрашивают, из какой ты организации. Остальные не мешают работе. You’re much better off walking around with a camera than without one. Because everyone assumes that you’ve come from some planning institute or other to photograph things so they can be restored. Some people ask which organization you’re from. The rest just try not to interfere with your work.  Hot bread Старуха по имени Даша застала сталинскую депортацию чеченцев в пятилетнем возрасте. Потом семья вернулась, и Даша прожила в Грозном всю жизнь. Обе чеченские войны она просидела в своем районе. Голодала. С другими стариками зимовала в подвале. Ее водили на расстрел. Она рассказывала про валяющиеся везде трупы, которые доедали собаки. Она — гражданка России, как и все чеченцы. Сейчас все у нее хорошо, живет в полуразрушенной девятиэтажке, невестка ковер с порошком моет. Она говорит, что немцы не делали того, что делали тут русские солдаты. An old woman named Dasha witnessed the deportation of Chechens by Stalin when she was five. Then her family returned, and Dasha spent her entire life in Grozny. She sat out both Chechen wars in her neighborhood. Lived through starvation. Waited out the winter in the basement with the other old people. Was brought to an execution. She told me about bodies lying everywhere, dogs gnawing on the remains. She’s a Russian citizen, as are all Chechens. Now all is well, she lives in a dilapidated nine-story apartment building, her daughter-in-law washes the carpet with detergent. She says the Germans never did what the Russian soldiers did here.  Я понимаю, почему на том доме сохранили прострелянную табличку про образцовый дом. Для того же, для чего в Питере оставили надписи «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». I understand why they kept the bullet hole-riddled exemplary building plaque on that house. For the same reason Saint Petersburg kept its signs that say “This side of the street is most dangerous during an artillery shelling.” — Ты один тут лучше не ходи, — советует на прощанье Даша. “Best you don’t walk around here by yourself,” Dasha advised me as I said goodbye. Водитель отвозит обратно и денег принципиально не берет. Я его гость — с лавашем и полным телефоном клипов. The driver takes me back and refuses to accept any money from me on principle. I’m his guest—with lavash bread and a phone full of videos. На Грозный постепенно наступает гламур. Glamour is slowly creeping up on Grozny.  Glamour * * * В Москву возвращался в майке с надписью «Грозный». Еще там на рынке продавались майки «Кадыровский спецназ» и прочие шутки. I flew back to Moscow in a T-shirt that said “Grozny.” The market also sold ones with “Kadyrov Special Forces” and other jokes on them. Оказалось, что в аэропорту «Внуково» не существует частных таксистов. Никаких «Такси, ребят, недорого». Нужно выйти из здания и встать в очередь на посадку, как в Германии какой-нибудь. It turns out that there are no gypsy cabs at Vnukovo Airport. No “Taxi, guys, taxi, good price!” solicitations like at other Moscow airports. You have to go outside and wait in line for a taxi with everyone else, like it’s Germany or something. |
